Сходить до конца недели на выставку-ярмарку Art Riga Fair 2015 в Музей истории Латвийской железной дороги (бульвар Узварас, 2а) — значит не только порадовать глаз, но и подивиться средствам, позволившим художникам этой самой радости добиться. Что, согласитесь, уже «два в одном».
Почетный нью-Йоркский гость Дэвид Датуна посвятил Латвии свою последнюю работу — испещрил красно-бело-красный фон изображениями знаковых для Латвии фигур (Ян Райнис, Лайма Вайкуле, Гунтис Улманис, Нил Ушаков, Сергей Эйзенштейн) и покрыл скрепленными между собой половинками очков — стеклами в оправах. У них своя задача — защищать изображение, увеличивать одни фигурки и уменьшать другие, играть в историю и время от времени пускать салют, изображая маленькие радуги. Парижская галерея «Караван» привезла в Ригу серию «Урбанистических пейзажей», в числе которых работы Шалвака — фотографии зданий в Париже, Стамбуле, Лиссабоне и Санкт-Петербурге, которые он совместил с планами этих самых зданий — получились портреты воплощенных идей.
boraArte из Болоньи предложила объемные настенные декоры Цирилло, в которых одноцветная ткань, натянутая на выпуклые формы, стала рельефной и превратила объект в монолит. Казалось бы — простая идея, но ведь кого-то она должна была посетить первым! На стенде итальянской галереи вы найдете и графику Пабло Пикассо, и роскошные фотографии Николя Бертеллотти, в которых здания разрушаются, что для него — одно из условий красоты. Он встраивает руины в кадр настолько настроенческий и совершенный, что это уже не о распаде — о вечности. Выпускник исторического факультета Пизанского университета, он фиксирует прошлое, достойное уважения, не приукрашивая действительности и не моделируя ее на свой манер: находит объекты, которых ничто не испортит, даже потеки на штукатурке или щербины в полу. Он проводит параллель между старостью человеческой и предметной, и, зная, что жалость унижает, не сочувствует умирающим усадьбам, заброшенным фабрикам, библиотекам. Он говорит о неизбежности и красоте старения как части жизни, у которой есть право на особую красоту.
Если кому-то по душе истории о плохих девочках — вам на стенд Crea Promotion, к коллажам и стихами Светланы Репиной. «Это моя комната страхов. Я собрала все свои страхи и возвела их в культ. Мои страхи — ваши страхи».
Лидия Витковская — куратор, художник, продюсер и социолог из Москвы — привезла работы, которые хитрым образом совмещают в одном изображении сразу три и выдают их поочередно, в зависимости от угла зрения. Лидия — выпускница Высших курсов сценаристов и режиссеров, член Союза писателей и Союза журналистов, что не мешает ей участвовать в выставках начиная с 2008 года — в том числе в Лондонской биеннале, где она побывала в этом году. И создавать работы, которые принимает в свою коллекцию санкт-петербургский Государственный Русский музей.
Рижская Happy Art Museum представил красочные ребусы Юриса Димитерса, живые и милые акварели Александры Бельцовой, кропотливую графику Анастасии Кузнецовой, абстрактное полотно Николая Кривошеина и целую россыпь великолепных городских пейзажей Сергея Демина.
Даугавпилсский арт-центр имени Марка Ротко представил шамотных зверюг Петериса Мартинсонса.
А Oforta ģilde совершила очередной транспортировочный подвиг и прибыла на выставку со станком и принадлежностями к нему — вместе со всей своей «Мобильной мастерской графики».
Витолду Куцинсу интересно использовать прозрачные материалы — они позволяют ему говорить, например, о «Рефлексиях культуры» и представлять искусство чем-то таким, что почти истаяло и чего в принципе уже нет. Витолдс больше 30 лет работает с шелком — сначала был батик, потом пришло умение изображать на ткани что угодно. Сегодня с помощью акрилового лака он крепит расписанный натуральный шелк к основе из белой фанеры. Лак может отбрасывать отблески, материя — пузыриться, отходить от основы и сливаться с ней, создавать впечатление движения и объема. Вместе они способны давать названия для работ: «Параллельные миры», «Течение», вечное скольжение жизни, люди и судьбы, уносимые к горизонту, как куски льда. «Живопись на шелке — моя авторская техника, никто в Латвии так не работает», — говорит мастер и тут же представляет свое уже совсем другое, «каминное искусство», колотые и расписанные поленца с портретами «латвийских девушек, которые улетают из Латвии и как будто сгорают для нас». Несмотря на подтекст, поленца вполне декоративны и лихо расходятся по всему миру как очередной вариант «лучшего подарка».
Лидия Спиваковская (это уже галерея и культурный центр Spivakovska ART:EGO из Киева) представила три серии работ, выполненные в авторской технике с применением жидкого стекла. Одна из серий называется так, что ты волей-неволей сразу начинаешь вникать в суть дела: «Живые картины» Лидия создает подолгу — накладывает на холст краску, покрывает слоем стеклянной массы, обрабатывает горячим феном, масса становится прозрачной и вбирает в себя пигмент. Как правило, работа обжигается дважды, после каждой термообработки следует новая роспись, внутрь стекла попадают все новые слои краски и продолжают растекаться там, мигрировать на собственный вкус. Пигмент медленно дышит внутри, казалось бы, уже готовой работы — автор помогает процессу, который может длиться несколько суток, передвигает картины, покачивает. Двумя-тремя слоями дело подчас не ограничивается — в итоге плоское вроде бы изображение обретает объем, одни штрихи залегают ближе к поверхности, другие выглядывают из глубины. Каждый раз случай дописывает стеклянные картины Лидии по-своему, и в этом смысле они абсолютно неповторимы. «Девочка с глубокими глазами и утонченным лицом» вполне может превратиться в Маленького Принца. Автор вступает в диалог с материалом и воспринимает это как способ получить подсказку. «У меня есть дочь, и я ей ничего не навязываю: мне нравится наблюдать, как она сама развивается и как растет, — говорит Лидия. — Так же и с картинами. Мне нравится наблюдать, как они живут своей жизнью».
Матиасс Янсонс, потомственный скульптор, представил торфяного орла. Залегающее на дне водоемов ископаемое, спрессовавшееся под тяжестью собственного веса, выламывают, режут на куски и, как правило, отсылают в качестве топлива на экспорт. Их можно сжечь — а можно сделать символического вечного орла с тысячелетней историей под каждым из крыльев. Часть торфяных кирпичей то и дело остается на родине благодаря Матиассу: когда появляется идея, он режет их на куски соответствующей формы, склеивает, шлифует. Материал это живой, теплый, мягкий, но волокнистый, неоднородный и потому достаточно своенравный, требующий особых навыков при шлифовке. Мастер любит самые разные материалы — то и дело чередует бронзу и гранит, доломит и гипс, белый мрамор, металл и дерево, но остается верен тем, которые считает живыми и настоящими. С пластмассой, говорит, работать, конечно, можно, но… Зачем, если «Орел времени» из нее все равно не получится?
Ян Голик из галереи Van Golik — человек веселый и остроумный, как следствие — ироничный. Чего только стоит одно название его галереи, сросшееся из польской фамилии Голик, имени Ван Гога и проиллюстрированное знаменитым автопортретом с отстриженным ухом! Ян Голик — график, оперирующий всего тремя цветами – черным, красным и белым. Причем белый фоном не назовешь — попадая между участками других цветов, он обретает форму и начинает работать на смысл. Графика Голика лишена мелочей — он оперирует массивами цвета, словно выстригает, а потом сопрягает друг с другом разнородные участки какой-нибудь бумаги или, например, ткани. Это позволяет ему достигать обобщений и вести разговор о главном. Один из его героев взбирается вверх по черным ступеням — одна выпала, другая покраснела. «Так в жизни бывает — мы что-то теряем, но взамен получаем что-то другое». Автор согласен, что, давая зрителю повод для размышлений, предлагает сразу несколько вариантов разработки вечных тем: пусть каждый думает о своем! Автор обещает не расстраиваться, если вы откроете еще один, не предусмотренный смысл: ему будет интересно узнать, какова ваша интерпретация.
А если вернуться к лаконичной и предельно контрастной, бескомпромиссной цветовой гамме, то здесь все просто: «Это мои цвета — мой символ, моя марка, мой распознавчик». «Распознавчик», вполне позволяющий создавать работы на эротические темы, не подробные и потому целомудренные, нежные, да просто красивые и не обремененные дополнительными смыслами — голенькие, как полагается. И деликатно нареченные женско-мужскими композициями.
На «Арт-Риге можно увидеть и графику ученика 12-го класса Егора Буймистера. Причем это уже вторая персональная выставка крайне молодого автора. Рисованию он обучается с шести лет и, по словам Галины Максимовой, представителя рижской галереи Happy Art Museum и одного из организаторов «Арт-Риги», в помощью графики фиксирует, словно записывает в блокнот, свои эмоции и мысли. В следующем году Егор собирается поступать в Академию художеств — обретение творческой формы и собственного почерка у него еще впереди. А вот с мыслями и чувствами уже все в порядке.
«Мне интересно выражать синтез всего, что я вбираю в себя из искусства, литературы, музыки. Это как круговорот воды в природе — круговорот идей в искусстве. Здесь представлены разные циклы. Есть посвящение писателю Юрию Мамлееву, есть посвящение поэту Эзре Паунду, идеи и выразительные средства которого находят во мне отклик. Это очень яркий писатель-модернист, его можно назвать редким представителем умного искусства — искусства, которое несет идеи, заставляет работать мысль. Еще есть цикл, основанный на переживаниях, на впечатлениях, три работы по мотивам поездки в Берлин. Когда ты видишь что-то, ты рефлексируешь, наделяешь это своими свойствами, производишь новую форму».
«Зритель, безусловно, важен. У Борхеса есть рассказ «Пьер Менар, автор «Дон Кихота». Там художник пишет идентичную «Дон Кихоту» Сервантеса работу, наделяя смыслами, которые произвел ХХ век. Это создает абсолютно новое произведение. Так и зритель, когда смотрит на какую-либо работу, наделяет ее теми идеями, которые носит в себе. Так что, безусловно, это каждый раз новое рождение предмета искусства».
Егор показал несколько листов, в которых его занимали уже не идеи — линии человеческого тела. «Человек — это одна из величайших тайн на земле, и, конечно же, интереснее работать с тайнами, чем с прозаичными вещами. С субъектом работать интереснее, потому что субъект производит и смыслы, и вещи, и действия, и влияет на время. Мне интересна пластика тела, трагедия или, наоборот, комедия которую человек несет в себе каждый день. И театр интересен именно как возможность наблюдать за человеком. Искусство — дикое, которое идет из истоков, безусловно меня трогает. Музыка народов мира — сибирская, африканская, чистая, неадаптированная. Можно сказать, что это ностальгия по истокам. Меня тянет к человеку традиционному, архаичному — он глубже понимает события, его существование намного интереснее, он интереснее понимает время».
